Чаи распивали. Смеялся надо мной. Все раньше было четко и ясно, все по предписанию. Пафос свирепствовал, но сохранилось знание, что утопию нельзя превращать в жизнь. Китайский квартал был еще наполовину цел — но его к саммиту собирались сносить, как когда-то, в м, из-за приезда Брежнева на переговоры с американцами снесли здание знаменитой фирмы «Кунст и Альберс» — просто чтобы ветхостью не мозолило глаза. Настоящие деньги. В чужой стране я живу. Спорить с Евтушенко в этом вопросе было щекотливо, а все редакторы щекотки боятся. Начнут раскапывать, как древнюю Трою. Говорят, остатки китайского квартала накануне саммита АТЭС окончательно снесли непрезентабельно выглядят и все такое — но я об этом не хочу ничего даже слышать. Мы из-за этого с ним развелись… Но он оказался прав…». Долларовые миллионеры. Сорок первый год… Немцы уже под Москвой… А им не говорили, что война началась — они же враги, будут радоваться. И за этим «мы» стояли непереводящиеся в Иванове куры и пельмени, а также укор мастеру: уж если ивановцы способны в своей жизни видеть светлые стороны, то не Евгению Александровичу жаловаться за них.
Do you want this product? We deliver everything you wish to your door. If you have any request about Korean goods online, please fill out the. В зале присутствуют четыреста тридцать человек. Кто не успел или у кого нет карточки, пожалуйста, письменно зареги стрируйтесь в секретариате.
Думали, что сломаем этот барак. М-да, мы не одиноки во Вселенной. А депутат достал травматический пистолет и открыл огонь; одного мальчишку отвезли в больницу. Криво сидит. И, если честно, после этого три дня в Сибири виделись мне сквозь некую пелену. А тут недавно читаю о нем в газете: «умер великий юродивый России». Бананы лежат. Разбирали брусчатку и строили баррикады.
Скорбящую мать он подсмотрел у «Пьеты» Микеланджело, Родину-мать позаимствовал у Эрнста Неизвестного, все прочее — у греков и римлян, но в итоге курган стал отражать величие битвы и трагедию смерти, а не идеологию СССР. А чистый город — это отсутствие свободной земли, где существуют лишь асфальт либо газон, и больше никаких вариантов. Я покачал головой и пошел прочь, надеясь, что это была шутка. Проклянем отцов атомной бомбы, а еще лучше — начнем с тех, кто порох изобрел! Больше нигде он таких интересных людей не встречал. Возле истока Ангары, в местечке Листвянка, из которого местный житель пытается сделать Сочи в смысле, «коньячок под шашлычок — вкусно очень» , есть музей Байкала. Вышли из кухонь на улицу, и тут выяснилось, что идей у нас нет, мы просто сидели все это время и разговаривали. Не просто пламенеющая эклектика, когда все в кучу, много и сразу; не просто кремовый торт здания городской думы, — а весь старый город этим кремом мазан, всюду эти архитектурные марципаны, на каждом дореволюционном домишке. Я очень хорошо знаю, что такое мечта. Читать Пушкина — «их должно резать или стричь»? Но папа нам рассказывал… Тихо. Служил в Москве. Второе: житель российских столиц, вероятно, считает, что в кафе или бар можно зайти просто так. Скоро привык к этому.
Но главное, там быстро понимаешь, что такое пресловутая «уникальная экосистема Байкала». У нас особые отношения со смертью. Боже мой! Работали два театра, и строился, отмечая пятнадцатилетие строительства, третий, некогда заложенный на месте стертого с лица земли монастыря. Они потом нашли ее без меня.
У нас низка цена жизни и велик процент драк с поножовщиной не потому, что мало зарабатывают, много пьют или что в русской ДНК образовалась прореха. В тюрьме или в лагере — неизвестно. Поездку оплачивал Фонд независимого радиовещания — негосударственная организация, по случайности недокошмаренная в эпоху строительства суверенной демократии. Русские романы не учат, как добиться успеха в жизни. Знаете, моя любимая метаморфоза — это превращение российского мужчины в овцу. Бесконечный чай. Но работавший в «Огоньке» Валя Юмашев еще не ведавший, что станет главой президентской администрации и женится на дочке Ельцина позвонил и сказал: «Старик, мы хотим, чтобы ты был в Ленинграде нашим собкором. Вышли из кухонь на улицу, и тут выяснилось, что идей у нас нет, мы просто сидели все это время и разговаривали.
Я с тоской ощутил чувство, которое мужчины в подобных ситуациях никогда не называют вслух: не обоссаться бы. Тут уже пошло черт-те что, появились откуда-то непонятные свитерастые бородастые молодые люди, с видом знатоков утверждавшие, что выставляется Глазунов вовсе не по приглашению областного отдела культуры, а потому, что в Москве его персональную выставку зарубил секретарь Академии художеств Налбандян, сказавший: «Я никогда не повешу ваш ужасный картина» про то самое полотно, где Сталин в крови и Христос — в белом венчике…. В постные вегетарианские времена. Первое мая. Чубайс… «прораб перестройки»… теперь он хвастается, лекции по всему миру читает. И я вспомнил дивный документальный фильм «Я тебя люблю» режиссеров Костомарова и Расторгуева торрент качается без проблем , которые, отсмотрев сотни видеоклипов, снятых ростовскими гопниками на мобильники про самих себя, смонтировали из этого добра на час двадцать пронзительную ленту про любовь на Дону. В одной из аудиторий рассказывают о том, что такое институт независимых продюсеров и как эти продюсеры находят по всему миру гранты на создание радиопрограмм. Я далеко ушел с ивановского двора. В Краснодаре же освободили от машин на выходные здоровенной кусок главной улицы, то есть поступили так же, как в Киеве поступают на выходных с Крещатиком. Но впервые вне Москвы меня не спрашивают о том, о чем спрашивают всегда: легко ли устроиться в Москве на работу, сколько в Москве платят, почем снять квартиру. Одни считают, что это трагический персонаж, другие называют его «совком». Потому что в первый год мусора были горы. И в некотором смысле через него уже прошли. Папу сократили.
Кинет благосклонный взор на странно устроенный, неряшливо застроенный, одноэтажно-двухэтажный город на берегу пахнущей тиной Кубани главред GQ Николай Усков. Можешь увидеть Париж… Или Испанию… Фиеста… бой быков… Я об этом читала у Хемингуэя, читала и понимала, что никогда этого не увижу. Размер ограничен взглядом от горизонта до горизонта , и в этом смысле одинакова любая большая вода, а я бывал на больших, в десятки километров, озерах. Застиранные шапочки, заштопанные пиджачки… Бегу на работу и с работы — боюсь глаза поднять… Работала я на парфюмерной фабрике. Мы были люди с одной коммунистической памятью. Показать всем, и казакам в первую голову, что неладны дела в их собственном королевстве и что биться всем своим войском Донским, с атаманами и куренными, следует не за то, какие выставки кому запрещать, — а за то, чтобы улицы были вылизаны до ослепительного блеска. Несколько сотен человек зависят от меня со своими семьями, дедушками, бабушками.
Вернулся и очень хотел жить… Сам удивлялся, что ему после всего, что он видел, хочется жить… Так было не со всеми, далеко не со всеми… Мое поколение выросло с папами, которые вернулись или из лагерей, или с войны. Я навещал там своего друга: один кричит: «Я — Сталин! Композиционно «Ответ Евтушенко» делился на две части, констатирующую и полемизирующую, причем основная, констатирующая, была написана слегка хромающим пятистопным ямбом, который нередко использовал хотя и без хромоты Александр Пушкин для создания шедевров лирики — например, «Я вас любил, любовь еще, быть может…» Вначале неизвестный литератор констатировал расклад сил:. Ведь что знает сегодняшний турист про Волгоград? Она даже не запрещена — запрет действует лишь на телевидении, — но она не востребована. Я сидел в гостинице, где было все — беспроводной интернет, Сталин и виды рейха, советский ампир и господин де Мольер, — и понимал, что современный русский как ребенок: он хочет всего и сразу.
Ругают государство. Он слаб и подл… Чем виновата слабая душа, что не в силах вместить столь страшных даров? Их так учили… Не было никакого суда. Радио — его хобби. Поездку оплачивал Фонд независимого радиовещания — негосударственная организация, по случайности недокошмаренная в эпоху строительства суверенной демократии. Теги: Илья Глазунов в роли диссидента.
Быстро умер. Зимой года я видел отца в особую минуту, и больше таким не увижу никогда. Смотрела на корешки и долго вдыхала этот запах. Любопытно: сейчас, когда вы про это читаете — Лукашенко все еще на троне? Пора возвращаться к поэту Евгению Александровичу Евтушенко и его искусству, потребовавшему от ивановцев самых настоящих жертв.
Все оценочные категории привнесены в мироустройство исключительно человеком, и оценочных шкал — как и систем морали — количество такое, что голова кружится, как от вида неба в звездную тихую летнюю ночь. Ругают богатых, злятся на всех. После войны папа не мог зарезать даже курицу. Вот так-то, съели?! Ведь должны они где-то существовать? Все перечеркнули. Визируя интервью, Глазунов вдруг пригласил меня позировать для его картины под названием «Похороны», которая огромными своими размерами занимала половину его немаленькой мастерской, не вмещаясь в нее, как не вмещалось «Утро стрелецкой казни» в мастерскую Сурикова. Но работает другая. Хочешь — бери. Аристократическим голосом, в который вкрадывалась мешающая, дребезжащая нотка, как будто это был не голос, а чашечка гарднеровского фарфора, давшая трещинку от небрежного хранения, Глазунов ответил:. У самого метро меня догнали пьяные частушки: «Отъебися все плохое, приебись хорошее». Кульбиты совершались потрясающие: вчера — коммунист, сегодня — ультрадемократ. Осталось рассказать только о дальнейших судьбах людей, так или иначе оказавшихся причастными к истории ивановского самиздата. Вместо ракет завод стал штамповать стиральные машины и пылесосы. Выгреб из буфета все ножи, которые были дома.
Дворик был расписан с яростью, какую можно еще найти в берлинских сквотах. Чтобы никто меня не бил револьвером по голове. Ты живешь и не замечаешь того, что вокруг, как пейзаж за окном. Такую ли мы ее ждали? Беру несколько блиц-интервью на улицах города. Из «Записных книжек» Шаламова: «Я был участником великой проигранной битвы за действительное обновление жизни».
Но стоило с трибуны произнести: торгуйте, богатейте — все забыли. Я ни от чего не отрекаюсь! Откуда-то появились совсем другие люди — молодые ребята в малиновых пиджаках и с золотыми перстнями. Берешь, берешь из этой коробки, а там все не кончается. На месте старого трамплина в Нижнем построили не только новые дома, но и канатную переправу через Волгу, а также, в качестве социальной нагрузки, мечеть, после чего цены на квартиры в этих домах упали. Или тому, что подходит по стилю. Первым мне попался бронзовый фотограф, и я улыбнулся: это была ухудшенная копия такого же фотографа в Питере. А на второй год поменьше, хотя деревянные таблички, которые мы поставили, пустили на костры, и мы теперь ставим металлические. Все это не месяц или два, а годами длилось — годами! А мы что-то громко заспорили. И не есть ли кризис расплата за это — за надутые щеки и закрытые глаза.
Папа был на финской войне, за что они воевали, он так и не понял, но надо было идти, и он пошел. И Емели. Это я говорю папиными словами… Сбивчиво у меня получается… Из-за чувств… волнуюсь, да… Первые два года в лагере никто из них не верил, что выживет; о доме вспоминали те, у кого был срок пять-шесть лет, а у кого срок десять-пятнадцать лет, о доме молчали. Учили только, как умирать за свободу. Мечтают о своей революции. Так что губернатору Ткачеву надо что-то срочно делать либо с производством вин в Абрау-Дюрсо, либо с зятем, — но, слава богу, на этом отрицательные моменты заканчиваются. Конечно, ни масла, ни колбасы, ни мяса ивановцы в магазинах не видели, поскольку вкусные и полезные продукты исчезли, а карточки на них не появились, плохо, кроме того, было с молоком и сметаной; но зато всегда в продаже были пельмени и куры. Носят красные футболки с портретами Ленина и Че Гевары». В поездках хорошо видно, что страна причесана под одну даже не архитектурную, а идейную гребенку. Ему полагались машина и дача в «Жуковке-2». Похожий трюк можно видеть где-нибудь на Андаманском море, но чтобы внутри России?! Время больших надежд — вот-вот попадем в рай. Советский человек был очень хороший человек, он мог поехать за Урал, в пустыню — ради идеи, а не за доллары. Поезд из Москвы до Иванова ходит все с той же регулярностью и все с той же скоростью. Но работает другая.
Шабашник читать онлайн. Перед вами поэма о необходимых, но ненужных людях. О соли бессолой земли и о надежде, что город-сад всё равно будет. В зале присутствуют четыреста тридцать человек. Кто не успел или у кого нет карточки, пожалуйста, письменно зареги стрируйтесь в секретариате.
Выбрали красивую жизнь. Мы выросли в стране, в которой деньги, можно сказать, отсутствовали. Кухня у нас — это не только место для приготовления пищи, это и столовая, и гостиная, и кабинет, и трибуна. У нас особые отношения со смертью. Он жалел меня. Нам было легче принять крах коммунистической идеи, так как мы не жили в то время, когда идея была молодая, сильная, с нерастраченной магией гибельного романтизма и утопических надежд.
Мне сейчас хочется вспоминать… Я хочу понять то, что прожито. А стандарт — он и есть порядок. Так что ничуть не меньше трагедии, запечатленной в камне и бетоне, меня потрясло то, что на Мамаев курган ветераны должны были подниматься только по лестнице — там не было и нет подъемника для инвалидов. Некоторые из них прятали свои лица. И от коммунистов тоже, и от наших коммунистических лидеров.
Пробы Каннабис, Марихуана Куршевель Хочу жить в маленькой, такой, как Дания. У вас кровь на руках еще не остыла. Несмотря на такую сложность, строительные организации приобретали мало-помалу гидротехнический опыт, периодически приостанавливая театральное падение и опускание. Там рождались идеи, прожекты фантастические. Позвонила Олегу… «Едем к Белому дому? Искренне полагал. Кому это интересно, что ты Гегеля всего прочитал? Скульптор Вучетич был, скажем так, неоригинальным художником, — но как хорошо, что он таким был.
Закрытую, в общем-то, вели жизнь, ничего не знали о том, что творится в мире. Сначала мы его боготворили, а потом предали анафеме. В нашем роду никто не пострадал — все рабочие. У Белорусского вокзала начался митинг. Нырнуть… пропасть в частном существовании, как это происходит сегодня, когда маленькое стало большим. Скандировали: «Ельцин, Ельцин! Закрывала дверь и плакала. Появились совсем другие вещи. Советская планировка. Под монастырем, как выяснилось впоследствии, протекала подземная речка, в которую опускался плотинообразно театр по мере своей постройки. Там я съел худшую в своей жизни «Маргариту». Хотя совсем в миноре завершать бы не хотелось. Мамаев курган, Сталинградская битва, споры об имени: одни за Сталинград, другие за Царицын споры о том, откуда происходит «Царицын», утихли: тут заимствование из хазарского словаря, такое же, как у Царского Села из финского.
Торговала жена, а я то поднесу, то подвезу — все что угодно готов был делать, только не продавать. Наука тоже принесла человечеству неисчислимые бедствия. Знаете, в любимом мной Мюнхене эдаким манером гуляют по вечерам парни в кожаных шортах на лямках и фройляйн в корсетах со шнуровкою — и мне это нравится. Это как если бы вы приехали в Иркутск — а там мультикультурализм, народная демократия, цветут сто цветов, защищены права меньшинств, на улицах демонстрации-шествия, а на телеке нет цензуры. У кого сегодня фирмы? То есть, будучи настроен критически по отношению к своей нации которая после шести веков деспотии, рабства и, по формуле ознакомившегося с деяниями советской власти Эйнштейна, «трагедии человеческой истории, в которой убивают, чтобы не быть убитыми» — дает для критики поистине русский простор , я обладаю теми чертами, какие сам и ругаю. Осталось рассказать только о дальнейших судьбах людей, так или иначе оказавшихся причастными к истории ивановского самиздата.
Через эту перекличку времен уже прошла вся Европа, и многому научилась. Сижу на кухне у моих московских знакомых. Лежа на печи, иметь все. Вот с кем бы вам встретиться… Но папы уже нет. На душе стало легче, когда возле Белого дома я увидела десятки тысяч людей! Я заходила по привычке в букинистический — там спокойно стояли все двести томов «Всемирки» и «Библиотека приключений», та самая — оранжевая, которой я бредила. Зайдите в наш магазин: водка стоит, какая хочешь: «Стандарт», «Горбачев», «Путинка», колбасы навалом, и сыра, и рыбы. На окошке лук в баночках из-под майонеза, в горшке столетник от насморка. Кроме Иванушки-дурачка. Мы весело пляшем, мы звонко поем, и песенку нашу мы Сталину шлем…». Не знаю, бывали ли вы когда-либо в столице Кубани. Это было совершенно неожиданно: все пьяные от свободы, но не готовые к свободе. Слева и справа от меня лежал город Владивосток; от Японского моря его отделяли врытые в землю покрышки, битый кирпич и железяки, образующие совокупно пляж перед гостиницей «Амурский залив».
В нашем роду никто не пострадал — все рабочие. Там идеально чист застроенный до скуки, вымытый до тоски западный сектор — но ветер метет пыль в разлапистом, расхристанном, зияющем пустырями да заброшенными фабричными пространствами Восточном Берлине. Которого только ленивый эколог не пинает, и я своими ушами слышал, что говорят про его заводы в Хакасии или в Красноярске, и дымы его заводов видел. Был такой способ внутренней эмиграции. Дети: свобода — любовь; внутренняя свобода — абсолютная ценность; когда ты не боишься своих желаний; иметь много денег, тогда у тебя будет все; когда ты можешь жить так, чтобы не задумываться о свободе. И когда Виктор отлучился, я помчался вприпрыжку в его музей, и, заплатив 70 рублей, миновав чучело рыси и тигра уссурийского, полетел на этаж, где, надеялся, сохранилась, уцелела в документах, вещах, фотографиях недавняя эпоха. Я в Иркутске — столице Сибири. Зато здесь есть горы в снегах и предгорья, холмы, распадки, земные складки, хребты окаменевших драконов — и все это в бриллиантовой россыпи щедро разбросанных бутылок, банок, пластмассового дерьма. Наши сказки — про везение, про миг удачи. Носят красные футболки с портретами Ленина и Че Гевары». Милиция стала рейды проводить, облавы.
Они объединяют людей по профессиональному принципу — от инженеров турбин до инженеров человеческих душ — и находят средства приглашать в качестве лекторов, тренеров, медиаторов диалогов тех, кто профессионалам может быть интересен. Думали, что на этот раз получится. Мол, все, что они умеют — это держать томик Мандельштама в руках. Возможно, и в биологическом. Вот этого не надо». Он жалел меня. У него, если наймешься на работу — не украдешь, не поспишь. Дали бы нам приказ кого-то арестовать, мы бы, без всяких сомнений, этот приказ выполнили. Ну, а главное, я увидел, как загажен Байкал даже не банками-склянками, а постройками местных нуворишек. И эти дома подыхают, покосившиеся, со своими резными наличниками. Записывали только молодых, а пожилым отказывали, и они были недовольны. Никого они не вспоминали: ни жен, ни детей. И при этом ощущение своей особенности, исключительности, хотя оснований для этого никаких, кроме нефти и газа. Мы пожелаем ему закончить труды, которые он еще не закончил, и поскорее обрадовать нас».
Она была для них, я не сомневаюсь, настоящей жизнью. Но сквозь туман было видно, как город пытается поставить себе на службу советское прошлое. Во всяком случае, если ивановские автобусы можно было заметить у московских универсамов, то возле ивановских продмагов можно было заметить автобусы костромские и ярославские. А за я купил себе в военно-морском универмаге тельняшку универмаг тоже работал. Опять же ради справедливости: женщины Владивостока похожи на женщин, которые недостаток средств заменяют яркостью косметики; то есть они похожи на большинство русских женщин, но не похожи на обеспеченных женщин из Парижа или Москвы. Едем по Смоленщине. Возьмет в руки кочан капусты и разглядывает… Помидор… Первое время вообще молчал, ничем с нами не делился.
Мой дед был дворником. И с новыми правилами игры: деньги есть — ты человек, денег нет — ты никто. У него было два высших образования. А другие мужчины над ним смеялись: «Ну какой ты мужик? Распродали по бросовым ценам. С кровью. Диктор зачитывала Заявление о введение чрезвычайного положения… Мамина подруга при каждом слове вздрагивала: «Боже мой! Очки разлетелись вдребезги, шапка взмахнула крыльями кроличьих ушей, я, захлебываясь слезами, рванул домой и, двенадцатилетний, в истерике катался по полу — и отказался идти искать шапку даже вместе с отцом и дедом. А мой отец в августе года вышел на прогулку перед сном и был убит на центральной улице города шестнадцатилетним мальчишкой, позарившимся на его американские джинсы, выпуск которых никак не могла освоить наша легкая промышленность. О том, как мы стояли у Белого дома, уже мало кто вспоминал… Те три дня потрясли мир, но не потрясли нас… Две тысячи человек митингуют, а остальные едут мимо и смотрят на них как на идиотов. Как выглядели во Владивостоке новогодние елки? Горбачева за то, что изменил все. В-третьих, ожившая перепись с невероятной скоростью обросла кафешками, магазинчиками, ресторанчиками и прочим инфраструктурным добром. Россия всегда для Запада — враг, ее боятся. Хочу Царевну Прекрасную!]
А на стене — место тому, чем гордятся. Но почти всегда была — увы! Место для коллективных психотерапевтических сеансов. Мы слишком быстро разошлись по домам. То есть я не верил своим ушам — что-о-о?! Страна покрылась банками и торговыми палатками. В постные вегетарианские времена.